«Преступление и покаяние»
Российский публицист Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ о том почему и как Расследование КАРАГОДИНА изменяет историю России с 1917 года.
Мой прадед, священник, был расстрелян в 1937 году. Когда я пришел в госархив посмотреть его личное дело, мне сказали: можно копировать все листы за исключением доносов (они были подшиты к делу, их было четыре) — «чтобы не провоцировать месть и сведение счетов». В этот момент ты и вспоминаешь, что у доносителей были дети, а значит, внуки, правнуки, и кто-то из них вполне может оказаться моим соседом, сослуживцем или вот сейчас стоять передо мной, даже не догадываясь об этом. И именно в этот момент тебя охватывает леденящий ужас.
Возникает и другое чувство: мне не доверяют. Ко мне относятся как к ребенку, убирая подальше опасные предметы — лампу, сковородку, чайник. Меня по-прежнему считают неразумным, и это длится много десятилетий. Государство опасается, что я пришел в архив для того, чтобы узнать фамилии доносчиков. Недоверие оскорбительно: родственников жертв считают линейными существами, неспособными думать, прощать, подняться над личными чувствами. Считать так — значит игнорировать грандиозный этический опыт перестройки и 1990-х, которые как раз предлагали «понять и простить». Нас считают политическими дикарями; не признают, что какой-то медленный, но прогресс с человечеством с тех пор все же случился. И все разговоры «не будем ворошить прошлое» — они не от заботы о нас, а от боязни и недоверия.
Опишу собственный опыт: никаких особенных чувств после чтения доносов не возникает. Язык косноязычный, написаны словно под копирку; видно, что говорящий повторяет то, что хочет следователь. Люди ведь так не выражаются — «ходил по деревне и вел антисоветскую агитацию». Я читаю и понимаю, что люди, из-за которых погиб мой прадед, сами были поставлены в такие условия и за ними самими тоже вполне могли прийти через полгода, год, два.
Следствие и причина опять поменялись местами: чтобы подобное не привело к «сведению счетов», об этом нужно не молчать, не прятать друг от друга листки с фамилиями — а говорить, проговаривать травму, как выражаются психологи; нужно говорить о том, что случилось с людьми, нашими предками, 70 лет назад.
Честно говоря, при всем сочувствии проект Дениса КАРАГОДИНА меня поначалу смущал именно своей безапелляционностью — из-за желания «привлечь» тех, кого уже давно нет, и это был явно не «язык дискуссии»: «Мы привлечем их всех: от СТАЛИНА до конкретного палача в Томске, включая водителя „черного воронка“».
«Личное дело»
Российский публицист Юрий САПРЫКИН о Расследовании КАРАГОДИНА.
Почему история Дениса КАРАГОДИН, выяснившего, кто расстреливал его прадеда в 1938-м, — это так важно.
Сообщение X взорвало социальные сети, новость Y вызвала ожесточенные споры в Сети, мнения пользователей социальных сетей по вопросу Z разделились. Примерно с такой фразы начинается любой материал о том, что происходит в российских соцсетях и, говоря шире, в пространстве общественной дискуссии — благо, чтобы ожесточиться и разделиться, пользователям соцсетей не требуется особого повода. Несколько дней назад на месте переменной в этих формулах оказалась история, которая, казалось бы, разделения не предполагает: выпускник Томского университета Денис КАРАГОДИН потратил пять лет на то, чтобы выяснить обстоятельства гибели своего прадеда, расстрелянного в 1938-м — и впервые в российской истории получил официальную справку с местом, временем и именами причастных к расстрелу.Это история, у которой наверняка будет долгий след и которая уже приобрела общественную значимость, — но прежде всего это частная история, история семейной памяти — если человек потратил на ее восстановление пять лет собственной жизни, что тут можно сказать — респект. Тем удивительнее, как много нашлось людей, готовых отказать Карагодину в праве на эту память, объяснить, к каким ужасным последствиям эта память приведет, найти детали, которые доказали бы, что и в этой семейной трагедии все не так однозначно. Вряд ли в этой точке дискуссии можно кого-либо переубедить, но хотелось бы разобраться, почему эта история вызывает раздражение — и почему она все-таки заслуживает уважения.
Фотография: БУРАЧЕВСКИЙ Антон Лукьянович – сотрудник (уполномоченный транспортного отдела, тюремщик) Томского ГО УНКВД по НСО ЗСК СССР.
В рамках работы по Гаражу Томского ГО УНКВД по НСО ЗСК СССР («черные воронки«), выявлены фотография БУРАЧЕВСКОГО Антона Лукьяновича – сотрудника (уполномоченного транспортного отдела, тюремщика) Томского ГО УНКВД по НСО ЗСК СССР.
Особо занятно то, что орден Ленина и Красной звезды БУРАЧЕВСКИЙ получил за выслугу лет на должности замначальника и начальника тюрьмы (г. Камень, г. Барнаул, г. Ойрот-Тура {ныне – Горно-Алтайск}); т.е. участия в боевых действиях, во время Второй мировой войны, не принимал.
Последнее место работы – Начальник тюрьмы №6, г. Барнаул.
Локализовано физическое местонахождение МАТРОЗА Альфреда Михайловича
Локализовано физическое местонахождение МАТРОЗА Альфреда Михайловича [Matrozis Alfrēds Miķeļa] (латыш) – главы АХО и коменданта г. Новосибирска УНКВД по НСО ЗСК СССР; палача.
Место: г. Рига.
По месту выявления направлены 2 автономные поисковые группы.
Работаем.
Мы полагаем, что МАТРОЗ – одна из ключевых фигур в механике массовых убийств в городе Новосибирске и Новосибирской области (г. Томск включительно) 1937-1938 годов.