Российский публицист Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ о том почему и как Расследование КАРАГОДИНА изменяет историю России с 1917 года.
Мой прадед, священник, был расстрелян в 1937 году. Когда я пришел в госархив посмотреть его личное дело, мне сказали: можно копировать все листы за исключением доносов (они были подшиты к делу, их было четыре) — «чтобы не провоцировать месть и сведение счетов». В этот момент ты и вспоминаешь, что у доносителей были дети, а значит, внуки, правнуки, и кто-то из них вполне может оказаться моим соседом, сослуживцем или вот сейчас стоять передо мной, даже не догадываясь об этом. И именно в этот момент тебя охватывает леденящий ужас.
Возникает и другое чувство: мне не доверяют. Ко мне относятся как к ребенку, убирая подальше опасные предметы — лампу, сковородку, чайник. Меня по-прежнему считают неразумным, и это длится много десятилетий. Государство опасается, что я пришел в архив для того, чтобы узнать фамилии доносчиков. Недоверие оскорбительно: родственников жертв считают линейными существами, неспособными думать, прощать, подняться над личными чувствами. Считать так — значит игнорировать грандиозный этический опыт перестройки и 1990-х, которые как раз предлагали «понять и простить». Нас считают политическими дикарями; не признают, что какой-то медленный, но прогресс с человечеством с тех пор все же случился. И все разговоры «не будем ворошить прошлое» — они не от заботы о нас, а от боязни и недоверия.
Опишу собственный опыт: никаких особенных чувств после чтения доносов не возникает. Язык косноязычный, написаны словно под копирку; видно, что говорящий повторяет то, что хочет следователь. Люди ведь так не выражаются — «ходил по деревне и вел антисоветскую агитацию». Я читаю и понимаю, что люди, из-за которых погиб мой прадед, сами были поставлены в такие условия и за ними самими тоже вполне могли прийти через полгода, год, два.
Следствие и причина опять поменялись местами: чтобы подобное не привело к «сведению счетов», об этом нужно не молчать, не прятать друг от друга листки с фамилиями — а говорить, проговаривать травму, как выражаются психологи; нужно говорить о том, что случилось с людьми, нашими предками, 70 лет назад.
Честно говоря, при всем сочувствии проект Дениса КАРАГОДИНА меня поначалу смущал именно своей безапелляционностью — из-за желания «привлечь» тех, кого уже давно нет, и это был явно не «язык дискуссии»: «Мы привлечем их всех: от СТАЛИНА до конкретного палача в Томске, включая водителя „черного воронка“».
Подробнее →