Расширенная версия публицистической статьи – «Безотчетное уничтожение. Что происходит с архивными данными о сталинском терроре?» – написанная Денисом КАРАГОДИНЫМ – создателем KARAGODIN.ORG, специально для Republic; по мотивам новости (весны 2018 года) об уничтожении архивно-учетных карточек заключенных советской пенитенциарной системы.

---

«Спасибо за превосходную публицистику – образцово написано!» – рецензия ведущего специалиста в области исследований истории органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР, новосибирского историка – Алексея ТЕПЛЯКОВА.

«Фирменный стиль! Историко-юридический киберпанк, экзистенциальное техно. Прочел с большим интересом, спасибо.» – рецензия читателя, публициста – Николая ЭППЛЕ.

---

«ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ» (оригинальное название)

По мотивам новости (весны 2018 года) об уничтожении архивно-учетных карточек заключенных советской пенитенциарной системы Управлением МВД России по Магаданской области.

Впервые о братьях Григории и Фёдоре ЧАЗОВЫХ мы узнали из книги новосибирского историка Алексея ТЕПЛЯКОВА – «Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах».

Григорий был тем счастливцем, кому не просто удалось чудом в 1938 году выжить, после собственного расстрела в Кемеровской (в то время – Новосибирской) области, но и добраться, с помощью своего родного брата Фёдора, до московской приёмной всесоюзного старосты, председателя ЦИК СССР от РСФСР, члена политбюро ЦК ВПК(б), товарища – КАЛИНИНА, с жалобой о произошедшем.

Братья полагали, что всесоюзный староста как никто иной поймет, рассудит и прекратит творящийся и сотворённый беспредел. Григорий, в прямом смысле слова, выполз из горы трупов, воспользовавшись оплошностью исполнителей, перегруженных «процедурой».

Итогом обращения в приемную КАЛИНИНА стал повторный, теперь уже гарантированный, расстрел Григория (произведенный в Москве), и 5-и летний срок ссылки на Колыму для Фёдора, как «укрывателя беглеца» и «социально-вредного элемента».

Эта история так бы и осталась ярким эпизодом узкоспециализированного текста об эксцессах исполнения смертных приговоров в Западной Сибири, если бы дальнейшей судьбой Фёдора ЧАЗОВА не заинтересовался российский исследователь Сергей ПРУДОВСКИЙ.

ПРУДОВСКИЙ – человек, не первый раз взламывающий глухую эшелонированную оборону архивов российских спецслужб. Именно благодаря ему нам доступен сейчас исходный корпус секретных приказов и инструкций (гриф секретности с некоторых из которых в России не снят до сих пор), предписывающий сознательную фальсификацию сведений о расстрелянных органами НКВД в 1937-1938 годах заведомо невиновных советских граждан.

Эти инструкции подробно разъясняют как именно следует фальсифицировать сведения, в частности по регистрации смертей в ЗАГСах (с сознательным указанием неверной даты и причины смерти), а также (что на мой взгляд особо иезуитски тонко) как именно следует далее работать средствами «активных мероприятий» с родственниками расстрелянных людей, закрепляя разработанную легенду «официальной» ненасильственной смерти.

И если мы с вами размышляя об этом полагаем, что всё это события давно минувших дней, не имеющих к нашей актуальной действительности никакого отношения, то смею вас звереть – это не совсем так; совершенные в прошлом «ошибки» до сих пор не исправлены.

Как человек, ведущий свой собственный расследовательский проект (посвященный моему прадеду, убитому сотрудниками НКВД СССР в 1938 году), только лишь на примере одного дня – 21 января 1938 года ​– дня его убийства в Томской расстрельной тюрьме, я документально показываю, что, даже сейчас в ЗАГСе города Томска находится достаточно большое количество таких сфальсифицированных документов.

Думаю, что с аналогичной ситуацией можно столкнутся в абсолютно любых ЗАГСах любой территории бывшего СССР.

И дело здесь вот в чем.

Инструкции по фальсификации сведений исходили (обобщим традицию названия чекистского ведомства) из КГБ СССР. Сами фальсификации производились «руками» МВД и работников ЗАГСа, но по прямой директиве и с оперативным сопровождением КГБ.

После того как данные были «сгружены», дело, что называется, было сделано: вместе с телами в секретных расстрельных ямах по всей стране были спрятаны, и концами в воду, данные статистической отчетности. В случае возникновения проблем, ну, скажем, поступившей жалобы – [конкретная ситуация] «поднималась» и могла быть пересмотрена, – внесены исправления о достоверной причине и дате смерти, после чего вновь всё становилось тихо и спокойно.

Вот и всё.

«Ловкость рук и никакого мошенничества!»; дело, мол, давнее, мы ничего не знаем (и вообще это были не мы, а другие люди и сотрудники), а если есть жалоба – мы её рассмотрим и всё исправим, в соответствии с вашим конкретно сформулированным запросом и нашими действующими должностными инструкциями.

Точка.

Речь здесь идёт о бюрократической машине и это следует отчётливо понимать. Это просто алгоритм учёта и исполнения директив, в нём нет ни моральной, ни этической оценки; это всего лишь функция, производная, ну скажем, от воли ведущей политической силы.

Просто механизм.

Именно этот механизм и сообщил господину ПРУДОВСКОМУ 8 мая 2018 года о том, что запрошенные им сведения в отношении Фёдора ЧАЗОВА, высланного на Колыму, сроком на 5 лет,

– «согласно совместному приказу МВД РФ, Министерства юстиции РФ, Министерства РФ по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий, Министерства финансов РФ, Министерства обороны РФ, ФСБ РФ, Федеральной службы РФ по контролю за оборотом наркотиков, Федеральной служебной охраны РФ, Службы внешней разведки РФ, Федеральной таможенной службы РФ, Федеральной миграционной службы, Государственной фельдъегерской службы РФ, Генеральной прокуратуры РФ от 12 февраля 2014 года «Об утверждении наставления по ведению и использованию централизованных оперативно-справочных, криминалистических и розыскных учётов, формируемых на базе органов внутренних дел Российской Федерации» уничтожены по акту No2 от 11 сентября 2014 года, в соответствии с пунктом No 402 Инструкции по организации архивной работы в системе МВД России.»

Как вы понимаете, это была прямая цитата; причём, я её ещё и сократил. Всё это напоминает код. Программный машинный код. Именно так она – бюрократическая машина – и работает.

Сообщение было «доведено» (как это принято говорить) до заявителя начальником УМВД России по Магаданской области господином СЕРЕГИНЫМ, а если быть ещё точнее, то исполнителем СИДОРОВОЙ.

Ни к СИДОРОВОЙ, ни к СЕРЕГИНУ никаких претензий быть не может. Всё выполнено строго в соответствии с законом.

Да и в чем могут состоять эти претензии и почему?

Учетная карточка, которую запрашивал ПРУДОВСКИЙ содержит номенклатуру движения узника, в нашем случае – Фёдора ЧАЗОВА, в структуре «исполнения наказания». Она важна и ценна именно потому, что в ней в наиболее концентрированном виде содержатся не только сведения о самом факте события, но и сведения о ключевых его этапах: <куда>, <когда>, <кем> был перемещён, <где> содержался и т.п. Это след. В нашем случае, след Фёдора, чей брат был дважды расстрелян, а отец содержался в той же тюрьме, из которой недострелянному в первый раз брату – Григорию удалось, стечением совершенно фантастического везения, выбраться.

В такой постановке вопроса, появляется моральная грань, штрих – это уже не просто учетная единица, но человек с историей. Нить экзистенции. Единственный хаб её сопряжения – это документ, документ – как эхо события. Именно его и добивался ПРУДОВСКИЙ.

История чудесного спасения и последующего убийства спасшегося, в приёмной всесоюзного старосты, мне хорошо знакома. Она врезалась в мою память сразу же после того как я прочел о ней, около 5 лет назад, в вышеупомянутой книге ТЕПЛЯКОВА. Фамилия правда стерлась, но ситуация – нет. Я долго размышлял о ней, и, вот, оказывается, какое она сейчас получает продолжение.

Спустя 80 лет братья ЧАЗОВЫ вновь преподносят нам отрезвляющее знание – обнажая наготу бюрократических структур, – благодаря им мы узнаём о том, что происходит уничтожение учетно-архивных карточек.

Григорий совершил невозможное – выжил в расстрельной яме, и сообщил нам о произошедших вопиюще-запредельных событиях; Фёдор сделал тоже самое, но нитью документальной экзистенции.

Экзистенциальная борозда их истории не исчезла.

Есть, видимо, то, что всё-таки невозможно уничтожить. Сколько бы людей не было в тайне убито, не было бы забито как скот, сколько бы не было сожжено архивных документов по личному составу в печах по актам совместных приказов (в связи с пресловутым истечением срока давности по регламентам хранения), – есть всё же что-то, что уничтожить нельзя. То, что всегда проявится и засвидетельствует.

Меня занимает этот вопрос – вопрос этой ретенции: документального удержания, фиксации в документе чего-то. Каким принципом что-то производит отпечаток события и закрепляется в документе, во времени в истории? Порой, когда я работаю с биографическими сведениями на больших объемах данных, то действительно сталкиваюсь с какими-то совершенно невероятными и фантастическими вещами, которые мне очень трудно рациональной объяснить. Видимо, в эти моменты включаются какие-то квантовые законы экзистенции. Не знаю. Но как иначе нам следует относится к феномену свидетельства братьев ЧАЗОВЫХ?

Номенклатура архивных материалов, связанных с историей политических репрессий в СССР, периода 1937-1938 годов, как правило, состоит из следующего перечня:

1. архивно-следственное дело (то, в котором содержатся протоколы допросов и выписки о расстреле),
2. акт о привидении приговора в исполнение и приказание к нему (документальное подтверждение самого факта убийства с именами исполнителей),
3. документ на основе которого принято решение об убийстве (как правило – это протокол Тройки, Двойки или Особого совещания),
4. тюремное дело (содержит в себе сведения о содержании в следственном изоляторе или тюрьме, вплоть до расстрела или периода длительного заключения в лагере),
5. фильтрационно-проверочное дело (материалы о пересмотре дела и основания для реабилитации),
6. контрольно-наблюдательное дело (в которое приобщаются все запросы и обращения, направленные в отношении подвергнутого репрессиям лица),
7. серия учетных карточек (оперативно-учетные, архивно-учетные и т.п;, содержащие движение как документов, так и самого человека и традицию работы с ним),
8. внутренние документы НКВД и КГБ (содержащие подробные инструкции и документооборот под общим условным названием «совершенные нами массовые убийства и сокрытие следов этих убийств»).

Причём, как правило, в большинстве случаев, все эти сведения находятся не в одном каком-то месте, а распределены по различным ведомственным архивам (находящимся, опять же, как правило, по местам своего архивного хранения в разных регионах России; а бывает так, что и вообще в разных странах бывшего СССР, выведенными из под российской юрисдикции).

Поэтому любое вмешательство в любой из этих сегментов (на уровне частичного или полного уничтожения материалов) влечет за собой фатальные и необратимые последствия для сохранности данных и общей картины произошедшего.

Откровенно говоря, мне совершенно не понятно, как в 2018 году, на том уровне технического развития, на котором находится человечество, можно вообще уничтожать какие-либо архивные данные?! Тем более такого класса, такой исторической ценности.

Сознательная чистка архивов была, и мы о ней знаем, но сейчас?

В идеале, весь означенный мной условно 8-и пунктный блок должен быть полностью открыт и иметь статус постоянного архивного хранения, т.е. храниться вечно, без угрозы уничтожения. И не на бумажных носителях, а в оцифрованном виде.

Реализовано ли это в России? Ответ – нет.

Почему?

Потому что у российской государственной бюрократической машины совершенно особая внутренняя логика.

Она не злая и не добрая; она специфическая.

Именно поэтому, я полагаю, что приказ об уничтожении учетно-архивных карточек, выявленный Сергеем ПРУДОВСКИМ, был разработан (и реализован) внутри этой машины, скорее не столько со злым умыслом сокрытия данных, сколько просто по формальным признакам стандартна уничтожения архивных документов.

Обратите внимание на перечень упоминаемых в приказе институций, по которым прошелся этот приказ, – это кластер.

Скорее всего, мы имеем дело именно с формальным выполнением должностных регламентов, произведенных без учета критически важной российской исторической специфики – сохранения бесценных архивных сведений, периода советской пенитенциарная системы.

И всё это можно было бы действительно списать на банальную халатность, если бы это не было историческим преступлением; которым, на мой взгляд (личное оценочное суждение), этот приказ де-факто является.

Денис КАРАГОДИН – создатель KARAGODIN.ORG,
8 июня 2018 год, Томск, Россия.

Специально для Republic.

Последнее обновление: Понедельник, 14 января, 2019 в 18:56